Маленький отрывочек какой-то лабуды, из которой моя амбициозная задница хочет вылепить книгу...

 ***

-А, Берти, заходи! — воскликнул Джордан, не вставая с кресла. Он поспешно засунул картонку из-под шляпы за подушки на софе. — Как дела, дружище?

— Выглядишь кошмарно, — с порога заявил Бертран Пэклби, ближайший друг Александра. Это был долговязый худощавый молодой человек с хитрым, несколько вытянутым лицом и несоразмерно большими руками. — Что стряслось? Выкладывай. Такое чувство, что ты полпинты уксуса выпил.

— Садись, Берти, выпьем. Сигару? Никогда не поверишь, но… Ааа, на вот, читай.

Берти Пэклби поймал на лету конверт и прочел следующее:

«Милый Александр!

Благодарю вас за все, что вы привнесли в мою жизнь»

— Не слишком обнадеживающее начало, верно? — хмыкнул Александр, нервно закуривая очередную сигару. — Читай дальше, Берти. 

«За то мимолетное счастье, что осветило мою жизнь с вашим появлением в ней. Вы стали очень дороги мне, и поэтому я больше не могу здесь оставаться. Не пытайтесь понять, просто примите это и забудьте меня. Я уезжаю.

Ваша Беллатриса»

— Погляди только, что она приложила к записке! Душистый горошек!

Пэклби недоуменно взглянул на метавшегося по комнате лохматого и давно небритого друга в смятой рубашке и с синими кругами под красными глазами. 

— И… что это значит?

— Она уезжает! Она говорит: «Спасибо за прекрасно проведенное время»! Оо, как она жестока!

— Беллатриса?

— Беллатриса… Любовь… Обе женщины. Жестокие, бессердечные. Сказать «люблю» — и тут же «забудь». Не объясняя ничего, уехать, оставив меня тут терзаться одного...

Он умолк. Сел в кресло и уставился на красный ковер на полу.

— Фи, Алекс! Прекрати ныть как капризный ребенок! Мне неинтересно, почему уехала твоя цветочница, но меня очень волнует твое состояние.

С этими словами Пэклби встал с софы, исполненный решимости привести друга в приличный вид и вытащить на свет божий, пока он совсем не загнулся от тоски и одиночества в этом тусклом номере 394 «Атлантиса». Но тут его внимание привлекла коробка, открывшаяся его взору при падении подушки. В коробке, аккуратно перевязанные, лежали засушенные цветы, а сверху — небольшой листок бумаги с выведенной на нем буквой «Б».

— Что это, Алекс?

— Это… — Джордан бросил унылый взгляд на драгоценную коробку и сделал вялое движение в ее сторону. — Цветочные послания. От нее… Скажи, Берти, ведь это смешно — все это. Моя любовь к девчонке, которой едва исполнилось 19,  эти цветочки — «язык цветов», подумай только! Я как дурак изучал этот ее язык, все значения, тщательно подбирал букеты, которые оставлял на заднем крыльце ее лавки… Мы почти не разговаривали на людях — только цветы, эти цветы… Господи, я влюбился в цветочницу в древнем платье — язвительную, дерзкую, непокорную внучку моей старой няни!

— И то правда, — согласился Пэклби, наливая очередную порцию коньяка. Цветы он оставил в покое, чтобы не ворошить воспоминания о счастливом времени, когда его друг увивался вокруг мисс Линдсдейл.

— Прошло немногим больше года с тех пор, как мы познакомились. Я не мог даже назвать ее красивой в то время, эту маленькую 17-летнюю фурию с рыже-русыми волосами. Но что-то щелкнуло во мне — понимаешь, Берти? — Берти неуверенно кивнул. — Словно… словно свет внутри меня зажегся...

— Прах побери, Алекс, я тебя не узнаю!

— Боюсь, я тоже тебя не узнаю, когда ты полюбишь так же сильно, как и я. И не сквернословь, пожалуйста, Берти, не то я за компанию тоже разражусь проклятиями.

— Твоя цветочница чертыхается похлеще моего! — обиделся ближайший друг.